Нeт, eсть и другиe Бeндeры: Юрский, Гoмиaшвили, Мeньшикoв oт Швeйцeрa, Гaйдaя, нo всe этo, кaк гoвoрил зaxaрoвский Мюнxгaузeн, — «нe тo, нe тo».
Eгo Бeндeр — этo рaзoчaрoвaнный интeллeктуaл дo мoзгa кoстeй, черный клoун в высшeм пoнимaнии этoгo слoвa.
Дeйствитeльнoсть плoxa, мeстaми ужaснa, сера, скучна, и ровно? Нет уж, ребята, будем проживать! И даже вот так: будем ярко жить. Будем из жизни соответствовать театр, и совсем не сопрелый. Вот вам сцена — наше бытность, вот артисты — друзья и недруги, и торчком сейчас на ваших глазах состоится действо, коррида, спектакль. Как удивлять будем?
В рассуждении сего на огромной скорости с машины в машину; поэтому Ширвиндту — тяжеленную батарею изо подвала на день рождения, притом дважды; поэтому с Мироновым ахнуть не успеешь в аэропорт, самолетом до Харькова, дабы только увидеть изумление непробиваемого Шуры, смотри-вот приехавшего поездом получай съемки.
«Вы оцените красоту зрелище!» Ах, этот Ким и оный Гладков, в тех песнях вконец Бендер и весь Захаров. Во так взять и устроиться художником получай пароход. Ради стульев? На гумне — ни снопа, ради игры, высокой зрелище. «Киса, спрашиваю вас в качестве кого художник художника — вы писать (картину) умеете?» Прямо как повитуха Пельтцер при первой встрече в Сатире у Плучека бери репетиции: «Вот как нуль не умеют, так в один присест лезут в режиссеры». Марк понял, будто здесь надо улыбнуться. «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!» Манером) начиналась их взаимная, необъяснимая, нежная пас. Так же, как с Леоновым, Броневым, Абдуловым, Караченцовым, Чуриковой, Збруевым…
Его кинотеатр, его театр — оно по сей день про себя. 70–80-е, стагнация, говорите? А он брал краску буден и расписывал, сочинял с с так необходимым Гришей Гориным, расцвечивал заурядный день. Это были самые счастливые творческие годы.
И как-никак все понимали: советский толпа был сложен, неотразим, умен задним умом, пусть будет так и каким угодно, поэтому тутти эти захаровские аллюзии, намеки, сентенции считывал получи и распишись раз.
Захаров и есть оный самый Волшебник из «Обыкновенного чуда», создавший частный мир и ту любовь, которая природе несмотря. И тот самый Мюнхгаузен — некто же человек, который сродясь не врет, а только эпизодично язвит, ехидничает и грустит совместно с нами. Да, улыбаться очень, но «умное лицо всё ещё не признак ума». Спирт на самом деле летал для Луну, вытаскивал себя после волосы из болота, а у оленя для голове из косточки вырастало вишневое полено — такими были его фильмы и спектакли.
Возлюбленный не Свифт, вынырнувший с небытия и создавший Гулливера, а Ланцелот, конечно. Но еще там и тогда, в своем последнем фильме, снятом раньше самым распадом родины, дьявол все предсказал. Про свободу, которая, спору нет, лучше, чем несвобода, только…
В несвободе он прекрасно ориентировался, знал, будто и как, и был свободен, изобретательно уж точно. Но простота… ох, свобода — это такое тяжелое разыскание…
Марк Анатольевич про сие все понимал, но индивид(уум) слаб, даже такой. Спирт вел свой ленкомовский шебека до конца, до последней пристани, а знал наверняка, как худог, ребе, что будет после, без него. И про дочку Сашу знал, и ради отдельных товарищей, которых симпатия сделал народными артистами (достойно?), и про гастроли в Израиле, которых безлюдный (=малолюдный) было. Он в ответе ради тех, кого приручил.
Так нет, зачем так плохо. Улыбайтесь, даже если сие больно. Волшебник не сжег личный город, свою жизнь. Остались его Слабость (к чему), и его Игра, и его Представление. Марк Захаров, товарищ Бендер, во вкусе же я вас люблю!
КРАСАВЧИК
