“Подле гoлoдe, xoлoдe и бeссoнницe никaкaя дружбa нe зaвязывaeтся”.
“Фaльшивoсть пoгoвoрки o дружбe, прoвeряeмoй нeсчaстьeм и бeдoю. Интересах тoгo чтoбы дружбa былa дружбoй, нужнo, чтoбы крeпкoe oснoвaниe ee былo зaлoжeнo тoгдa, кoгдa услoвия, уклад жизни eщe нe дoшли дo пoслeднeй грaницы, зa кoтoрoй ужe ничeгo чeлoвeчeскoгo нeт в чeлoвeкe, a eсть тoлькo нeдoвeриe, злoбa и лoжь”.
“Гoлoдный и злoй, я знaл, чтo ничтo в мирe малограмотный заставит меня покончить с собой. Именно в это сезон я стал понимать суть великого инстинкта жизни – того самого качества, которым наделен в высшей степени лицо. Я видел, как изнемогали и умирали наши лошади – я мало-: неграмотный могу выразиться иначе, воспользоваться другими глаголами. Лошади вничью не отличались от людей. Они умирали с Севера, от непосильной работы, плохой пищи, побоев, и скажем всего этого было дано им в тысячу в один из дней меньше, чем людям, они умирали раньше людей. И я понял самое содержание, что человек стал человеком не потому, какими судьбами он божье созданье, и не потому, что у него поразительный большой палец на каждой руке. А потому, будто был он физически крепче, выносливее всех животных, а после этого потому, что заставил свое духовное начало успешно предназначаться началу физическому”.
“Мы знали, что в нашей воле положить (конец эту жизнь хоть завтра, и иногда решались исполнять это, и всякий раз мешали какие-нибудь мелочи, с которых состоит жизнь”.
“Мы понимали, что ваша правда и ложь – родные сестры, что на свете тысячи правд…”
“Единение не зарождается ни в нужде, ни в беде. Тетушка «трудные» условия жизни, которые, как говорят нам сказки художественной литературы, являются обязательным условием возникновения дружбы, непринужденно недостаточно трудны. Если беда и нужда сплотили, родили дружбу людей – таким образом, это нужда не крайняя и беда не большая. Горести недостаточно остро и глубоко, если можно разделить его с друзьями. В настоящей нужде познается всего лишь своя собственная душевная и телесная крепость, определяются границы своих возможностей, физической выносливости и моральной силы”.
“Содержание арестанта – сплошная цепь унижений с той минуты, эпизодически он откроет глаза и уши и до начала благодетельного сна. Как же, все это верно, но ко всему привыкаешь. И тута бывают дни лучше и дни хуже, дни безнадежности сменяются в ближайшее время надежды. Человек живет не потому, что симпатия во что-то верит, на что-так надеется. Инстинкт жизни хранит его, как возлюбленный хранит любое животное. Да и любое дерево, и первый встречный камень могли бы повторить то же самое. Берегитесь, нет-нет да и приходится бороться за жизнь в самом себе, если нервы подтянуты, воспалены, берегитесь обнажить свое дух, свой ум с какой-нибудь неожиданной стороны. Сосредоточив остатки силы сзади чего-либо, берегитесь удара сзади. На новую, непривычную борьбу сил может маловыгодный хватить. Всякое самоубийство обязательный результат двойного воздействия, двух, числом крайней мере, причин”.
“Я вспомнил жадный огонь кипрея, яростное цвет летней тайги, пытающейся скрыть в траве, в листве что ни попало человеческое дело – хорошее и дурное. Что трава единаче более забывчива, чем человек. И если забуду я – газон забудет. Но камень и вечная мерзлота не забудут”.
“Далеко не спрашивай – и тебе не будут лгать”.
“Не веришь – прими по (по грибы) сказку. Я не расспрашивал и не выслушивал сказок”.
“Я отроду не искал лучшего от хорошего в течение всей своей жизни”.
“Сообразно русскому обычаю, по свойству русского характера, сколько) (на брата, получивший пять лет, – радуется, что не червон. Десять получит – радуется, что не двадцать число, а двадцать пять получит – пляшет от радости, сколько не расстреляли”.
“Чувства наши гораздо богаче мыслей, – изнуренный язык арестанта выдает не все, что вкушать в душе”.
“Если выживу, то без всякой посторонней помощи. Буду обязан в какой-нибудь месяц себе”.
“Подержать книги в руках, постоять около прилавка книжного магазина – сие было как хороший мясной борщ… Как микрофон живой воды”.
“Ни на одной из станций я безграмотный выходил. Еда у меня была. Я боялся, что колонна обязательно уйдет без меня, что случится что-нибудь-нибудь плохое – не может же счастье браться бесконечным”.
“Есть такой рубеж, когда все, почто ни случается с человеком, – к счастью”.
“Для человека перевелся лучше ощущения сознавать, что кто-то до сих пор слабее, еще хуже”.
“Надежда для арестанта – вечно) что-то делает кандалы. Надежда всегда несвобода. Человек, надеющийся в что-то, меняет свое поведение, чаще кривит душой, нежели человек, не имеющий надежды”.
“Очень хитрые узоры плетет жребий. А почему? Почему понадобилось столько совпадений, чтобы приволье судьбы сказалась так убедительно? Мы мало ищем дружен друга, и судьба берет наши жизни в свои цыпки”.
“Принцип моего века, моего личного существования, всей жизни моей, результат из моего личного опыта, правило, усвоенное сим опытом, может быть выражено в немногих словах. По первости нужно возвратить пощечины и только во вторую последовательность – подаяния. Помнить зло раньше добра. Помнить повально хорошее – сто лет, а все плохое – двести”.
“Недостает) узнать самому в такой ситуации, надо, чтоб и тебя узнали в этом двустороннем взаимном облучении”.
