Этo нoвoгoдняя eлкa в дeтскoм сaду. Тoчнo нe пoмню, кeм мeня тoгдa нaрядили в этoй кoмпaнии, — тo ли кoтoм, тo ли eщe кeм. Нo пeрвoй свoeй рoлью ee считaть нe мoгу — нeчeгo шелковичное) дерево лукaвить. В рaннeм дeтствe никoгдa нe выскaзывaл aктивнoгo жeлaния игрaть в дeтсaдoвскиx утрeнникax, рaдoстнo прыгaть тaм зaйчикoм может ли быть визжaть пoрoсeнкoм. Пoслeднee пoлучилoсь бы oргaничнee. Нo нeт, в тo врeмя тaкиx aмбиций у мeня нe былo.
Мaмa видeлa, чтo в шкoлe, кoтoрaя былa вooбщe-тo xoрoшaя, мнe нe нрaвились дисциплинa, муштрa. И тoгдa мaмa скaзaлa: «Сaш, мoжeт тeбe пoступить в мeдучилищe? Зaoднo oкoнчишь дeсятилeтку». Я был рaд — единственно бы нe шкoлa. И oкoнчил мeдучилищe №14, пoлучив прoфeссию фeльдшeрa скoрoй пoмoщи. Я дo сиx пoр всe мoгу дeлaть — укoлы, внутривeннoe, рaны зaшивaть, рoды мoгу проявить отношение… И вoт мeдучилищe, втoрoй курс — сaмoe счaстливoe чтобы мeня врeмя. В группe у нaс учились в oснoвнoм дeвoчки, срeди ниx былa и Вaля Лeбeдeвa — мoя пeрвaя сeрьeзнaя симпaтия. A мaльчикoв мaлo, и вoт пaрeнь, тoт, чтo нa фoтo темнехонький, мой друг — Эмик Примаков. Очень талантливый, пятью раз в медицинский поступал, но по «пятому пункту» далеко не проходил, хотя он был бы настоящим врачом. В группе я чувствовал себя душой компании. Сие не значит, что я все время травил анекдоты, однако как-то со мной было весело, (за)просто. Когда начал поступать в «Щуку» и во все театральные вузы, сказал себя, что, если не поступлю, пойду в медицину. Каким буду врачом, согласно правилам не знал: мне нравилось акушерство, и я на практике разрешение от бремени принимал. Вообще, прекрасное дело быть акушером-гинекологом, оттого-то что рождение дитя для меня — это подобный невероятный фокус жизни!
Со второго захода я любое-таки поступил в «Щуку». И это наш дипломный лицедейство «Сиротка Сюзанна». Я там еще куплеты пел. Ставил его старый педагог, ученик самого Вахтангова Леонид Шихматов. Вслед за (тем мне дали прочесть его записи, и там я сделал кое-что о себе — как он был недоволен мной: так я не готов, то текста не знаю и отпрашиваюсь аминь время. Но хороший был спектакль. И курс свой был способный очень.
С детьми — Ксюшей и Дениской. Отлично лет я один растил дочь (первая жена Алекса Калягина умерла молодой от тяжелой болезни. — М.Р.). Ксюше было пятью лет, когда мы с ней остались одни. Понятное дело, тяжело было, честно… Но за сии пять лет я даже как-то привык. Ми помогал мой друг Володя Симановский, был этакий режиссер. И соседи помогали, что жили в квартире наоборот: им я всегда оставлял дочку, когда бежал сп. Я тогда много чего успевал — уже играл в Ермоловском и начинал изумительный МХАТе. Женя (актриса Евгения Глушенко. — М.Р.) вошла в нашу жизнь, когда-никогда Ксюше десять исполнилось. Мы поженились после съемок фильма «Неоконченная чакона для механического пианино». Женюра… она ведь контактная бесконечно. Все хорошо у нас стало, проблем с дочкой у нее невыгодный возникло. А потом родился Дениска. И на фотографии наш брат с ним дурачимся — орем. Он был парень празд. Это потом, когда он выучился, стал серьезным.
Моноспектакль «Записки сумасшедшего», место Поприщина в театре имени Ермоловой, играли его в зале получи третьем этаже. Начать свою профессиональную жизнь с Гоголя — дорогого есть расчет. В советское время эту вещь в театрах почему-в таком случае почти не ставили: видимо, аллюзии она неправильные вызывала, образы какие-ведь были непонятные. Но она для молодого артиста — разведшкола. Час двадцать играть одному! Когда репетировали, да мы с тобой с режиссером Юнной Вертман ходили по сумасшедшим домам, я наблюдал больных с деление личности, с разными маниакальными диагнозами. Надо сказать, у меня актерская оживление после этой работы, что ли, легче двинулась. Я парни то комплексучий был, самоедством все больше занимался. То верно, если работа приносила мне радость, наплевать было, что такое? говорили или писали, — я получил удовольствие и все. И «Записки сумасшедшего» пользу кого меня были таким удовольствием и большим шагом в профессии. Ми потом эту роль еще Петя Фоменко на (веки (вечные вспоминал — уважал.
«Таганка». Мы с Валерой Золотухиным в спектакле «Десять дней, которые потрясли мир». Я у Любимова безвыездно больше в массовке бегал. Правда, два раза, в эту пору Володя Высоцкий в Париж ездил, Галилея удалось расписать пулю — один раз хорошо, другой не очень. Таганка, когда честно, оказалась не моим театром, потому чисто я другому учился. Но это не значит, что-что в нем легко было работать: там надо было объединение-настоящему выкладываться и при этом знать, что роли у тебя непомерный не будет. Но Таганка меня от многих комплексов освободила, я понял, а такое гражданственность, что значит по-настоящему отчеканивать текст, зная, за что ты и против почему ты. Что тебя бесит в этой жизни, сколько ненавидишь, за что голосуешь и чего хочешь. Научила без- мастерством прикрывать текст, а человеческим содержанием. Для молодых людей дупелину важно пройти такую школу. Вахтанговская или мхатовская школы — сие прекрасно, но тут тебя сразу окунали в гражданское взгляды на вещи твоей профессии. Вот тогда она становится безлюдный (=малолюдный) пустой, не кривлячей, а содержательной.
«Здравствуйте, я ваша тетя!» Постановщик Виктор Титов, с которым я дружил. Наверное, поэтому конкурентов у меня сверху роль тетушки из Бразилии не было. Да, в успех картины никто не верил — денег было истощено), поэтому Витя все время нам напоминал: «Снимаем с первого дубля». Наш брат так и снимали, даже такой трюковой эпизод, (языко заехать тортом в лицо полковнику, которого великолепно играл Миша Козаков. Ещё бы все были великолепны в нашей «Тете» — Армен, Валечка Гафт, новобрачная тогда Таня Васильева… Снимали легко, играючи. И обрушившемуся держи наши головы успеху страшно удивились (в этой искрометной комедии Калягин снимался немного погодя после смерти жены. — М.Р.).
А это мой Ленин в спектакле Олега Ефремова «Так победим!». Штукатурка, наверное, час мне делали. Правда, башка-так уже была готовая: лысина на месте, усы в свой черед есть, остальное доводили до ума. Великий гример Николя Митрофанович Максимов известен был тем, что без упрека гримировал артистов под Ленина. Мы с ним передо спектаклем всегда играли в шахматы. А Славка Невинный с Володей Кашпуром меня старались з на сцене. И один раз им это посчастливилось. В одном весьма драматичном моменте они выходили врачами, которые лечили Свердлова. Они стояли задом к залу у постели больного революционера, и, когда я спрашивал их, пирс, что с Яковом Михайловичем, они поднимали головы, а получи них — зеркала отоларинголога. Уже смешно, но добили они меня решительно, когда произнесли: «У него испанка», а при этом, подлецы, одно мгновение, чтобы публика не заметила, подняли руки и защелкали пальцами, подобно ((тому) как) кастаньетами — мол, испанка у него. Тут я и раскололся, хотя (бы) убежал со сцены, чтобы не рассмеяться в визг.
В чем мне повезло в жизни, так это завязать знакомство с великими — Ефремов, Эфрос, Роза Сирота. Но Эфрос посредь всех для меня — номер один, отдельная астероид. На этом снимке мы с ним за кулисами, затем спектакля «Живой труп», где я играл Федора Протасова. В двух словах безграмотный объяснишь, чему он меня научил, — тут книгу нужно писать. Если Любимов с напором, с мощным ударом случалось без второго плана и подтекста бил наотмашь, так Эфрос — это высокая художественность. Это значит — предполагать не трибуной, а образами, эмоциями образа, ассоциациями, размышлять, как мыслил, например, Феллини, но по-своему. Эфрос говорил, ась? режиссер, когда ставит пьесу, должен забыть получай время, о чем она, что он ее маловыгодный знает. Представьте, говорил он артистам, зритель пришел получи спектакль и не знает содержание пьесы, а ее надо бы им так рассказать, чтобы было все прямо — от нюансов до больших смыслов, до какого-ведь мироздания.
А это уже в театре «Et Cetera»: любимая женщина роль — Папаша Убю — в спектакле «Король Убю», ставил Александр Морфов. Спектакль о том, как никто стал полным домом. Это чистая буффонада: тут я с головой окунулся в свою стихию, нуль не пришлось искать — образ трагического клоуна родился вмиг. В «Короле Убю», надо сказать, я отрывался по полной и, вестимо же, наслаждался.
С другом Робертом Стуруа. Мой Робик — безмерный режиссер и любимый друг. Человек, который подарил ми вторую жизнь. После кризиса во МХАТе, если многие артисты ушли, мне там было хоть головой бейся. А я в 1990-м еще и курс в Школе-студии выпустил, что такое? с ним делать? А я всегда хотел иметь свой драматургия, мечтал о нем, и эта мечта воплотилась в театре «Et Cetera» — спирт появился в 1992-м. И Роберт сделал в нем лучшие близкие спектакли, а я сыграл у него в постановках по Шекспиру, которого заблаговременно никогда не играл, и по Беккету… Я ценю Роберта Робертовича вроде профессионала и люблю его человечность. А театр «Et Cetera» — сие моя жизнь, где на сцене может фигурировать все, кроме пошлости и скуки.
Моя семья. Нас позже фотографировал, кажется, Валера Плотников. Что для меня самое основа основ? Это накрыть и охранять своих, как орел может глядеть своих птенцов от всяких невзгод и паршивцев. Про меня это естественно. В этом проявляется и моя полукровность (я но наполовину еврей) — обнять и не отпускать, обнять и просить. Мое, а значит, они не должны быть обижены, они безвыгодный должны грустить со мной. Я их накрываю своим веточка, руками, всем чем могу.
