Лeт eму нeмaлo, нo движeния быстрыe, глaзa мoлoдыe. Гoрят! Нaчитaн свeрx мeры, пoтрясaющe эрудирoвaн, oстрoумeн. Виднo, чтo чeлoвeк рaдуeтся жизни, причeм нeустaннo. Oн — цeнитeль крaсoты вo всex ee прoявлeнияx. И жeнскoй, рaзумeeтся.
Тaкoв мимoлeтный пoртрeт aвтoрa мнoжeствa истoричeскиx дeтeктивoв, aкaдeмикa РAEН, прoфeссoрa Вaлeнтинa Лaврoвa. Кoгдa-тo oн был в «МК» жeлaнным гoстeм. Вoсeмь лeт кaждый чeтвeрг гaзeтa публикoвaлa eгo книги.
— O, этo былo слaдoстнoe врeмя! Писaл бeз устaли, дeлaл этo лeгкo, с нaслaждeниeм. Нe скрoю, был oчeнь популярен — книги мои расхватывали за короткое время, автографы давал беспрестанно. Нынче слава упорхнула, такая возлюбленная ветреная дама. Но читатели остались. И сейчас получи улице узнают, делятся впечатлениями, расспрашивают.
— Вы родились в Москве в 1935 году. И ввиду этого помните то, чего след давно простыл…
— Хоть куда помню себя с трехлетнего возраста. Отец был известным футболистом, играл вслед московский «Локомотив», и у нас часто собирались его авоська и нахренаська — Хлопотин, Сердюков, Киреев. Юным соседом был преднамеченный знаменитый комментатор Коля Озеров. В телепередаче к 70-летию отца некто вспоминал, как носил за отцом чемоданчик.
Отечественный громадный дом в центре Москвы, недалеко от метрополитен «Красные ворота», был сооружен в самом начале прошлого века. В нем было паче двухсот квартир, в каждой — по шесть-восемь комнат. Почитай (что) у всех семей были ребятишки, часто двое-трое. Мелкота заполняла дворы, и круглый год это неутомимое младое потомство развлекало себя как могло: футболом, волейболом, городками.
Становая жила развлечение — громадный фонтан. Сохранились фото — детвора плещется в воде.
Без) (счету молодых мужиков успели построить Беломорканал, и не как. Они были в наколках «Не забуду мать родную», «Нет в жизни счастья», возьми груди профиль Сталина, на ногах — «Они устали ото этапов, им надо отдохнуть». И — «ботали» по фене. Резались в «очко», «буру», «козла» — по-под интерес.
— Как вы встретили 22 июня 1941 годы?
— День был солнечный, теплый. Прибежал со двора сверху минутку, но услыхал в прихожей взволнованный ропот. Отечественный сосед Борис Николаевич Нестеров, главный инженер кондитерской фабрики «Красный Октябрь», носивший окуляры с толстенными стеклами, стоял в окружении соседей. И говорил о томище, что на нас «напали германцы». Все пребывали в задумчивости, да кто-то задорно крикнул: «Уничтожим врага! Возьми его территории, к осени будем в Берлине!» Увы, шабаш оказалось куда страшнее…
Бориса Николаевича призвали в ландштурм. По его словам, винтовки ему не на калачи). Дали какую-то палку и сказали: «Оружие добудешь в бою!» Сверху его счастье, в октябре сорок первого у него открылась застарелая грудная болезнь. Только тогда Нестерова отправили в тыл…
Начались воздушные неприятности — поначалу учебные, потом настоящие. Мы, дети, числом утрам собирали с асфальта осколки — шершавые кусочки металла, остатки зенитных снарядов.
— Вас были в эвакуации?
— Сталин приказал всех детей повывезти из Москвы. Я оказался вместе со своей бабушкой в чувашском селе Ильинское. Долголетие была сытой и привольной, но в октябре отец добился нашего возвращения в Москву. В декабре мешок первого авиационный завод №45, на котором рань работали родители, перевели в город Молотов, ныне Молотов. Здесь было еще голодней, чем в Москве. Умерла трехлетняя шаберка, сам я перенес тяжелейшую желтуху.
Бабушка умудрялась первый попавшийся день приносить мне в больницу передачи, но едва все разворовывалось санитарками. Мама четыре раза сдавала кровища и получала талоны на питание. Питался, разумеется, я…
Единою в бане мы с отцом увидали ленинградских блокадников. Санитары вели подина руки в моечный зал голых людей. Зрелище жуткое: скелеты, обтянутые кожей! Страшнее безделица не видел!
Но и радости были. В Молотов эвакуировали петербургский Театр оперы и балета имени Кирова. Тетя Полина, к которой нас подселили, служила в театре билетером. И благодаря чего весь репертуар был к моим услугам… «Евгения Онегина» слушал один раз десять. Однажды удалось попасть за кулисы — мурашки по коже ползают понравилось!
— Когда вы вернулись в Москву?
— В апреле 1943 возраст — здесь я первый раз за полтора года увидал (белый хлеб. Родственники и соседи по квартире приняли нас гостеприимно, старались подкормить, пока отец оформлял карточки. Знаете, как было самой вкусной едой? Кисель из овса — серая густая большое число с тяжелым запахом!
— Победный май сорок пятого остался в памяти?
— Детали неважный (=маловажный) запечатлелись, но помню всеобщее ликование, перемешанное со слезами, — то с фронта многие не вернулись. Жизнь продолжалась, в декабре 1947 годы отменили карточную систему, московские магазины вновь заполнились. Что ни год радио и газеты извещали о значительном снижении цен — в среднем держи 15–20 процентов. Стали строить жилье, в том числе руками несчастных пленных немцев.
— Многие ваши сверстники живут почти гнетом прожитых лет. Но вы, я вижу, мало-: неграмотный из их числа…
— Очень верно заметили! Осень жизни для меня — счастливый возраст. Радуюсь, что вдобавок жив. Пишу и публикую книги без всякой цензуры. Наследница Катюша красива и талантлива. Она учится и работает психологом в Барселоне. У не такой дочери, очаровательной Ольги, прекрасный муж Саша, которого люблю вроде родного сына. Езжу по всему свету и останавливаюсь в хороших отелях. Я по части-прежнему влюблен — моя подруга Элизабет хороша с лица и на полвека меня моложе. Чего еще (пожелать)?
— Позвольте поздравить вас с днем рождения и пожелать до сей поры больше бодрости духа, оптимизма…
— Благодарю, не помешает. В отчёт позвольте дать совет читателям. К старости надобно заготавливаться, милые друзья, пока вы молоды и полны сил. Во всяком случае следует иметь увлечения. Я, к примеру, люблю старинные книги, штатский джаз тридцатых годов, голливудские гангстерские фильмы. И общо, старости не надо бояться. Увы, она приходит беспредельно быстро…
