С всex сoвeтскиx рeжиссeрoв Рязaнoв, пoxoжe, oблaдaл нaибoлee сoвeршeнным чувствoм мoмeнтa. Тaк, дeбютнaя «Кaрнaвaльнaя нoчь» oткрылa oттeпeльный кинeмaтoгрaф. A кинофильм «Дaйтe kinoclub.org.ua жaлoбную книгу», в кoтoрoм жeстoкo oсмeивaлся узнaвaeмo гладкий бюрoкрaт-сaмoдур, пoдгaдaл к oтстaвкe Никиты Xрущeвa и вышeл нa зaрe дoлгoгo прaвлeния Брeжнeвa с пoсылoм «мoдeрнизм и лeнинскиe цeннoсти oстaются в пoчeтe».
«Вoкзaл ради двoиx» брeжнeвскую эпoxу зaкрыл, oткрыв крaткoe «цaрствoвaниe» Aндрoпoвa, пoсвящeннoe пoпыткaм нaвeдeния пoрядкa в дoвoльнo-тaки зaпущeннoм сoвeтскoм xoзяйствe. Интeрeснo, чтo фaктичeски имeннo в брeжнeвскую эпoxу умeстился «клaссичeский Рязaнoв» — тoт, чтo в сoaвтoрствe с Эмилeм Брaгинским. И дo, и oсoбeннo пoслe были сoвсeм другиe пeсни…
Пeрвыe жe кaдры фильмa смoтрятся шoкирующe, oсoбeннo пo тeм врeмeнaм (мeдвeдь в лeсу сдox!) — в сoвeтскoм кинo, причeм нe в дeтeктивe, нe в бoeвикe и дaжe нe в кoмeдии типa «Джeнтльмeнoв удaчи», пoкaзывaют испрaвитeльнo-трудoвoй лaгeрь! С вышкaми, пeрeкличкaми и oтврaтитeльнo мoрдaтым «вeртуxaeм»… Нeужeли этo сoвeтский секс-фильм, a нe aмeрикaнский криминaльный бoeвик врoдe «Пoбeгa с Шoушeнкa», дo кoтoрoгo oстaeтся eщe лeт двaдцaть?
Oднaкo — дa, «Мoсфильм» кaк oн eсть. Прoстo oчeнь слухмяный к вeяниям врeмeни сцeнaрий и пoстaнoвщик. И нa тюрeмныx сцeнax (кoтoрыx, кстaти, тe жe aвтoры избeжaли в «Бeрeгись aвтoмoбиля» — a вeдь тoжe мoгли вместить в кaдр!) шoк нe зaкaнчивaeтся: с дoстoвeрнoстью дoкумeнтaлистa (пeрвaя кинoпрoфeссия Рязaнoвa) кaртинa пoкaзывaeт, нaскoлькo рeaльнaя масленица в СССР рaсслoилaсь. Мы видим нe прoстую структуру «oфициaльнaя oбoлoчкa — a пoд нeй прaвдa жизни»; этo ужe нe былo бы шoкoм в тoт мoмeнт. В «Вoкзaлe в целях двoиx» всe eщe слoжнee: пoд нa глaзax oсыпaющимся oфициoзoм куча социальных и даже классовых правд и до некоторой степени почти не сообщающихся корефан с другом миров.
Какая закулисная сторона — такая и песня
Автор этих строк видим вокзал большой станции Заступинск (непосредственно город, снимавшийся в Москве, равно как большой, с троллейбусами и проспектами, так сейчас не об этом). А близ вокзале — ресторан, предпочтительный и едва ли не один(-единственный в городе. В этом ресторане завязывается становая жила действие; после «тюремного» пролога ты да я видим Платона, героя Олега Басилашвили, в роли респектабельного пассажира проходящего поезда.
Здесь нынешний, привычный к голливудскому криминальному жанру свидетель мог бы подумать, яко Платон, которого пару минут экранного времени отворотти-поворотти под честное слово отпустили помимо конвоя за отремонтированным аккордеоном и при случае на не слишком желанное встреча с женой, лихо сбежал с лагеря и теперь инкогнито исполняет «ветка на рывок»; же нет, свое приключение в Заступинске амплуа лишь вспоминает — и хорошенького понемножку вспоминать большую часть фильма.
Так, ресторан. Остроумное решение во (избежание пассажиров дальних поездов: столы-экспрессы во (избежание комплексных обедов. Стоянка 20 минут — пассажиры врываются в дарбар ресторана уже к накрытым столам, аллегро едят, рассчитываются с официанткой (перекур стоит 1 руб. 20 коп.) и убегают для поезд.
Решение удобное умереть и не встать всех отношениях, но, ровно многое в жизни, «вывернутое» ни на лепту не так, как было задумано. Систёмный обед несъедобен (а раз сел ради стол — рупь двадцать отдай). Забронировать что-то из каталог невозможно, потому что вереница ждать не будет. Бузить по поводу качества «дельце-ланча» времени в свой черед нет. Схема надежная, в духе швейцарские часы. Понятно, что такое? и минералку продавать таким проезжающим пассажирам неинтересно — обслужил фейерверк, и порядок.
Вот и Платон, начав было поднимать бучу и поэтому отстав от поезда, плюнул и расплатился вслед обед под угрозой протокола (с протоколом, единоверец, дороже будет — объясняет мушкетер Николаша).
Девизы момента: «В комплексном обеде салатов отсутствует!», «Тех) пор (пока(мест) будут готовить диетическое, ваш свисток уйдет!», «С язвой на флэту сидят!». Да и пива ни в ресторане, ни в буфете пользу кого проезжающих не бывает отроду.
Что тут может поделать привычный проезжающий интеллигент? Попытаться нагнетать права: «Это ранее один раз ели!». Так перехамить прожженную официантку (кто именно ж знал, что на самом деле Верочка, алкмена Людмилы Гурченко, полна нежности) стесненно: жизнь она видала закачаешься всех видах, и с ее губ слетает презрительное «фраер». А то как же, железная дорога — маловыгодный только нервная и кровеносная режим страны, но и ворота в целях «инфекции», в смысле блатного языка и соответствующей романтики…
…А пока что — то же самое, же для приезжающих (которых, в крест от проезжающих, нужно агентировать хорошо, потому что кухмистерская — лицо города). Дочиста, знаете ли, другое рукоделие. Свежая скатерть, у окошка выдачи — лозунг с полной сервировкой банкетного стола. Возьми столе появляется диетическая курятина (правда, такая жилистая, как как будто «работала официанткой в вашем ресторане» — сие Платон, еще не разглядев свою друг против друга, вновь пытается мрачно трунить). Есть и боржоми с узнаваемой этикеткой — и без- граненый стакан, а хрустальный рюмка для нее.
А все благодаря чего? Потому что проезжающие торопятся и малоупотребительно когда по-человечески относятся к официанткам, поясняет Вераша. «Тебе хамят — твоя милость хамишь, тебе недоплачивают — неужли и ты обсчитываешь». Убеждения — может, этим и не имеет смысла гордиться, зато вполне злободневно.
Особый случай — вечернее работа, банкеты. Тут нет мест (а если «Веру потребно», то пропустят), тогда курят за столиками (на руку, оцените: колоритный выпивоха, дающий Верочке возьми чай пятерку, — сие Савва Игнатьич из «Покровских ворот»!). А истечении (года) банкета персонал несет к родным пенатам…
Малограмотный объедки, но остатки
Сравнивать огромная: объедки — в таком случае, что уже было получи тарелках, остатки — так, к чему не притрагивались. Значит, от банкета остались оливки, копченая зельц, рыбка и немного икры (повально это скрашивает Платону и Вере Никта в зале ожидания). А также початая бутыль шампанского.
И это доля официантки, даже и в банкетный день. Приварок с кухни официантам маловыгодный достается, тут «пилит» готовка. И что, спрашивается, в таком случае толку, как будто даже от сотрудников получи и распишись ночь ресторан опечатывают («спустя некоторое время же продукты!»)?
— Что-что за профессия такая, идеже можно не врать? — удивляется Вераха, понимая, что ее друг против друга патологически честный оркестрант. Хозяйка-то она из околожелезнодорожных людей, «осталась не принимая во внимание мужа, без профессии, с в детстве — но ничего, работаю не хуже кого бог». Не в таком случае положение, чтобы чистоплюйствовать. И безвыездно-таки (ниже мы будущее покажет это в ее отношениях с Андреем) у нее равно как есть принципы. Совершенно реалистично, отметим: возможно, в пристанционном городе и без участия высшего образования принципы несравнимо важнее в жизни, чем в московской богеме. Минус них быстро пропадешь…
Водан из этих принципов «исполнение) себя и для своих делай хорошенько». Позволяет и своих людей уступать, и не разучиться работать целиком. Потому для Веры и ее светилка Виолетта вполне приветлива, и Костюха, бармен, не разбавляет конина, и директор достает из загашника колбасу и обряд, и киевские котлеты жарят бери хорошем масле, а не получи и распишись чем обычно.
Кстати, авторы ажно не стали раскрывать — получи и распишись чем же жарят котлеты на обычного клиента. «Ой ли? зачем вам знать ведь, чего не нужно объемлить!» — мягко, уж влюбившись в непрактичного Платона, говорит Руся.
«Пасхалочка» в завтрашний день: есть ровно одна ажур в меню, которую не нужно аккомодировать «для своих», — сие мороженое. Про него шутит Платоха, но молчит Вера — из чего явствует, с ним индивидуального подхода никак не нужно. Так вот они, корни мифа о самом лучшем в мире советском мороженом!
А в бытовом плане трактир место скучноватое: стандартные стеклянные солонки и перечницы, бабушка (до 60-х годов выпуска) карболитовая пентод в кабинете директора, огромный, только советский телевизор «Радуга»… Пирожное из пирожного, шоколада, мокко и фруктов довершает картину.
Товар — офонареть
Смежный, но совершенно прочий мир — теневая экономическая наука. Если в ресторане «вазоконстриктор» ситуации — существование или отсутствие товаров, так во «вселенной» проводника-спекулянта Андрея (Никуся Михалков) с его большими чемоданами вещи не вопрос, главное — бабульки.
— Дыни ташкентские, знаешь, по части скольку дынька? Обалдеть! — говорит Андрейка, сверкая новенькими фирменными джинсами и железными зубами.
Схему раскрывает Платону Вераха, ей и слово. «Моих спустя некоторое время всего 50 копеек ради килограмм. Полтора рубля изо трех забирает Андрей, и сие справедливо. Ведь он в Ташкенте их покупает за полтиннику за килограмм. Оставшийся рублик полагается перекупщику за в таком случае, что он колхозник — биржа-то колхозный!».
Изложение Веры: «Спекулянт также может быть порядочным человеком». К тому же четче этот серый толчок оправдывает героиня Нонны Мордюковой, «каланча Миша», теневой распорядитель рынка. Она говорит в прямом смысле слова то и теми же словами, что-то широкие массы столичной интеллигенции для тогдашних же кухнях.
— В магазинах арбузы неспелые, яйца лежалые, груши деревянные, — говорит «коломенская верста Миша». — Базы охранять ничего не умеют, ввиду этого что оно ничье. А я надо каждой сливой и яблоком трясусь вроде над дитем! Мы приставки не- спекулянты, мы посредники!
Повторим пока раз: в начале восьмидесятых сие были общепринятые истины «народной экономики», консенсусный решение на кухне, если заходила фонтан о том, почему в магазинах ни духу вкусной еды и многого другого. Едва (ли) не такими же словами ситуацию спустя некоторое время опишет мэр Москвы Юка Лужков, вспоминая, как в бытность главой Мосгорисполкома некто пытался наладить поставки в столицу овощей, ранее в конце восьмидесятых.
В картину решетка Платона рынок не помещается — возлюбленный, как аристократ духа, наперво «торговать не собирается» (позор!), потом оказывается, почему просто не умеет. А смотри те, кто умеет, имеют и джинсики, как у проводника Андрея (дьявол, конечно, порядочная сволочь, только по другой линии!), и заправский видеомагнитофон, как у «дяди Миши».
У героини Мордюковой, уместно, видеодвойка что надо: новенький плотный телевизор «Сони» и сомкнутый же, от комплекта с камерой, видачок «Виктор» (после (этого эта фирма стала известна ни дать ни взять JVC). И пусть она в кино маловыгодный разбирается — названий голливудских хитов маловыгодный знает, а эротический жанр во (избежание нее — это «такое вытворяют — захочешь, заходи, посмеемся». Зато здорово знает, что каждая комплект стоит аж 300 рублей (двум условные зарплаты младшего инженера и полторы — инженера старшего).
В один с половиной раза меньше кассеты с голливудским триллером — 200 рублей — стоят австрийские луноходы. Почему такое соотношение? Также уж не потому, который духовное важнее материального; непринужденно сапоги и есть сапоги, вещь личного пользования. А кассета — инструмент производства: почти все, у кого в начале восьмидесятых был видачок, зарабатывали деньги показом импортных блокбастеров получи дому. И эти триста рублей, в противном случае милиция не накроет, лишних слов) отбивались.
Что же поперед продуктов — торговать сверху рынке (и отстегивать кому следует, и коммуницировать), оказывается, тоже должно уметь. Вот Платон отнюдь не умеет и даже с помощью Веры прощай-навсего выходит «в мелкая сошка», сбыв дыни в области 1,50 за килограмм на (место трешки.
Вера позволила себя роскошь отдать на эту спонсорство свой запланированный гонорар. В отдельных случаях дело доходит до грубых бытовых подробностей, тута уж правда — «суженный» в их отношениях так-таки она (как они шутят целый вечер, и никакой пропаганды трансгендерности — в этом случае и слов-то таких безграмотный знали).
Например, именно Верка умеет ругаться и отругиваться, а Платона обкладывание покупателей на рынке ставит в безвыходное положение. Приятно ли советскому в области воспитанию человеку слышать «паразит!», «нате временных трудностях харю нажрал!», «ото городского жулья спасу кого и след простыл!». Конечно, неприятно, да это одна из издержек такого типа работы, что он и чувствует держи себе.
Дрянь и интуристы
Забавно, что и ушлые цеховики, и советская интеллигенция одинаково далеки с истинного «люкса» — того, фигли связано с импортом и интуристами. (то) есть все, Вера гоняется по (по грибы) югославским шампунем «Арника» («через него та-а-а-ак власы растут!»). А чисто Марине (Татьяна Догилева), девушке с ресепшена гостиницы «Интурист» в брючном костюмчике, такое самочки приносят.
В «Интурист» Вераня устроить Платона никак отнюдь не может, несмотря на так, что знает там всех. И Марину, и ее сменщицу Юлю (которая страх) и приютить столичного посетителя готова, а лишь для себя, а маловыгодный для подруги). Даром что-нибудь в «Интуристе» по сию пору заклеено исключительно советской рекламой (Soviet Sparkling, приставки не- шампанское, например!) — важно там импортная музыка в виде Челентано, а служба там добывается таким как следует, «что и вспоминать маловыгодный хочется», как говорит Маша.
И еще одна сфера остается недосягаемой чтобы обычных людей (Платон — безграмотный совсем обычный, классом повыше, однако сейчас уже сбитый, а метче, сбивший летчик). Автомобильные условия: таксисты, например, Веру к домашним пенатам везти не соглашаются, в среднем как живет она усердствовать далеко от центра (им начетисто туда ехать). И карбюратор с «Волги» вслед за пять рублей вместо магазинных 70 — иначе и быть украденный из того но таксопарка — слабо утешает героев.
У каждого своя надежда
В таком слоеном пироге социальных положений (москвитянин — провинциал, белые воротнички — синие воротнички, вкушать деньги — нет денег) формируются окончательно разные характеры. Вот Веруха, о которой мы знаем пре всех. У нее роскошные и проблески винтажного вида платья (в духе бы не из коллекции самой Людмилы Гурченко — как мне кажется, стиль-то ее, точно и туфли на высоких каблуках). Здоровенный и стильный — опять но в стиле актрисы — кольцо с финифтью.
И она же, что мы узнаем из пролога, «7000 километров получи поезде отмахала, да 2 часа для самолете, да потом в грузовике». Настоящая москвитянка женщина, преданная и нежная, только традиционно останавливающая коней для скаку. При этом «неприступная, особенно в целях транзитников»; вот и с Андреем ее безграмотный устраивают быстрые свидания в кузов, а нужно «чтобы твоя милость приехал на недельку, погуляли бы ровно по парку, сходили бы в фильм».
Такова простая девица в понимании Брагинского — Рязанова и в исполнении Гурченко. Шуточно, что в те же годы Люля Марковна сыграла в «Страсть и голуби» антипода своей Веры — Раису Захаровну, городскую, беспринципную и близко интеллектуалку. Вот это комедиантский диапазон!
Теперь Платон: выйный платок и костюм, портфель-осторожный, в котором лежат электробритва, ввозный. Ant. экспортный крем для бритья, масонская удавка, одеколон, мыло, зубная мокра, свежая рубашка, носовые платки. Прежде всего чем улечься на скамейку в зале ожидания — протирает платочком хитрец и ложится на него.
«Собственная комплекс, подруга в Алжир улетает, жену ровно по телевизору показывают», — впечатляется Атеизм. А Платону, во-первых, предстоит полная реорганизация жизни, а во-вторых, московское просперити не делает его счастливым. «В доме бывают в какие-нибудь полгода нужные люди, радости с этого никакой».
И вопреки на то, что в кулачной битве взять верх Андрея ему не удается (с расквашенным носом остается прямо Платон), силу духа возлюбленный демонстрирует. Бежит из-перед подписки о невыезде, чтобы попримечать больного отца; на пища даже без кошелька может наколотить, сыграв в ресторане. Этим Платонка сродни герою Андрея Миронова — астрофизику с «Блондинки за домиком», которая выйдет двумя годами спустя время.
Остальные герои фильма — не кто иной что типажи, мастерские зарисовки документалиста: лабух с шейным платком в исполнении Санюра Ширвиндта (кстати, забавно: Команда ресторана называется «Ретро», была а тогда мода на старину!), ранее упомянутая Марина с двумя женихами (Водан много зарабатывает, но отбою) пьет, другой — в обрез и мало). Наконец, сам Дар Бога Рязанов в роли замначальника станции и вор — типаж в котелке, без околичностей с Дикого Запада…
Для перекличке заключенных одной с первых слышится фамилия «Катанян» — стоило бы же, тот самый Катанян изо «Иронии судьбы», будто и он попал в места неважный (=маловажный) столь отдаленные? Но сие, конечно, авторская шутка; а видишь то, что впервые в экране появляется магнитофонная былина Высоцкого, что показана спецтюрьма (за несколько лет по того, как это горазд модным) — уже на серьезе.
И если в «Дайте жалобную книгу» по сей день завершается еще по-оттепельному оптимистически; если в «Иронии…» и «Служебном романе» о фолиант, «что же пора и честь знать с Родиной и с нами», незамысловато не задумываешься; если, в конечном счете, в «Гараже» в первый раз вслух проговаривается, что в датском королевстве весь всерьез неладно… В таком случае «Вокзал для двоих» прямо звенит колоколом — вдоль всем сразу.
Проводив Платона — если так еще непонятно, может и на всю жиз, — Вера в слезах так тому и быть по бесконечному мосту по-над железной дорогой (в реальности сие станция Лосиноостровская в черте Москвы). В конце моста усиживать низкое серое небо, а нет никакого смысла — в точности так же, как за исключением. Ant. с смысла, по инерции едут с неизвестности в неизвестность бесконечные вагоны (и всего делов в одном, зависшем на запасном пути, жрать место для краткого личного счастья). Впереди — зануление всего социального капитала и елисейские поля в избушке (ну, почти в шалаше), без участия статуса и средств к существованию, зато в простоте и искренности.
Который в 1982 году думал, ровно примерно к этому все и пойдет в меньшей мере чем через десятилетие? А смотри Брагинский и Рязанов, похоже, знали.
88 планирование со дня рождения Людмилы Гурченко: архивные фотокарточка, главные роли
Смотрите фотогалерею в области теме
