Нa сцeнe «Зaрядья» – бoльшoй симфoничeский oркeстр (сoстaв Musica Viva пoд рукoвoдствoм Aлeксaндрa Рудинa был знaчитeльнo рaсширeн), зa пультoм – мaэстрo Вaлeнтин Урюпин, Мoскoвский гoсудaрствeнный aкaдeмичeский кaмeрный xoр (xудoжeствeнный рукoвoдитeль Тимoфeй Гoльбeрг), aнсaмбль Ex Libris, Нoвый российский квaртeт, бaс Влaдимир Бaйкoв, чeтырe чтeцa – Нaдeждa Мaркинa, Тaтьянa Бoндaрeнкo, Сeргeй Шнырeв и сoaвтoр «Рoждeствeнскoгo пoстa» менестрель Сергей Завьялов. Гигантский экран-задник транслирует видеоизображение – затянутый, застывший, черно-белый силуэт Ленинграда, без его узнаваемых архитектурных символов – чуть только коробки домов с дворами-колодцами (видео Михаила Суротдинова).
28 ноября до новому стилю начинается Рождественский пост. «Сегодня – сообщает читатель, – а также в воскресенье, вторник и четверг – разрешается живое серебро. В понедельник – горячая пища без масла. В среду и пятницу – сухоядение»…. Голоса сменяют любитель друга: карточка на ноябрь месяц. Купон получи крупу – 25 граммов, купон на жиры 10 граммов, меню на хлеб – 25 граммов… Температура воздуха в Ленинграде – вычтя 12-14 градусов… 6 декабря 1941 года войска нашего Западного фронта, измотав противника…. Алиментарная гиалиноз неосложненной формы с отеками и без отеков… А еще в противолежащий раз у меня будет такой специальный шкаф, в одном месте манная гречка, в другом месте перловая крупа… Лешу-то я без- похоронила… А еще в другой раз у меня будет приблизительно все сделано, что папа не умрет…
Документ Сергея Завьялова – сам по себе содержит здоровый объем смыслов и ассоциаций. Как будто огромный крепость заговорил разноголосицей – чьи-то жизни, чьи-в таком случае смерти… И все – имеют значение: «я сказал, некто сказал, они сказали…»
Голоса фантастическим образом проникают в середку партитуры – не тонут в ней, но и не доминируют. Они интегрируются в музыкальную драп и становятся такими же участниками, как любой не такой инструмент оркестра или голос хора. Более того, и тексты, и видео рядом всей их, казалось бы, конкретности, каким-ведь волшебным образом воспринимаются не буквально, не прямолинейно, в них обнаруживаются смыслы, выходящие из-за рамки этой истории, обретающей черты библейского пророчества. Молозиво этого волшебства – в музыке, проникнутой искренним чувством, которое не позволяется подменить никакими композиторскими техниками. Сергей Ахунов, действительно, владеет ими в совершенстве, но не в этом его чернокнижие. Опираясь, казалось бы на традиционные, базовые, интонационно узнаваемые языковые стандарты, симпатия не только не стандартен, но абсолютно невыгодный вторичен. И если в драматических эпизодах мы слышим кой-какой «градус», свойственный музыке Шостаковича, то это мало-: неграмотный более, чем градус – музыка Ахунова самостоятельна и оригинальна. Непредусмотренный эпизод с использованием фрагмента советского немого фильма «Третья Мещанская» 1927 годы: полет спортивного самолета с восторженной влюбленной парой получи борту. Знатоки вспомнят: фильм Абрама Роома рассказывает, получи и распишись самом деле, не о паре, а о нетрадиционном любовном трио-стан (прототипом послужили Брики и Маяковский). Этот «легкомысленный» видеофрагмент сопровождается прекрасным танго в исполнении струнного квартета. И пропал в этом танго ни пародийности, как, скажем, бывалошное у Шнитке, ни постмодернисткого стеба. Это просто красивейшее танго – которое неймется слушать и плакать о невосполнимой потере наивного человеческого счастья.
Морфология симфонии стройна и логична, и в то же время безлюдный (=малолюдный) схематична – в драматургии даже ощущается нечто импровизационное, столь естественно она выстроена. Соло баса (тончайшая вокальная и актерская дело Владимира Байкова), чередуется с хоровыми и оркестровыми эпизодами, необычайную краску вносят православные духовные распевы – так одноголосные, то как бы расщепляющиеся на секунды. Ближе к финалу престижно оркестровая тема с мелодией такого уровня, что хитроумно поверить в ее появление в «немелодичном» XXI веке. Надо признать: в зале плакали. Так точно и на сцене не все исполнители могли смирить слезы. Но композитор завершает свой «Рождественский пост» в ином ключе – положительно не сентиментальной молитвой, обращением к Богу.
После того, на правах отзвучал последний аккорд, воцарилась пауза. Залу нужно было перфект, чтобы перевести дыхание, осознавая силу этого художественного высказывания. Которое сверх того всего прочего доказало: современная академическая музыка способна к созданию трагических образов, оставаясь получи и распишись территории прекрасного.
