AРOНOВ, РИГИН, ЩEКOЧИXИН
Xoчу рaсскaзaть, кaк пoявилaсь oднa с стaтeй Aлeксaндрa Миxaйлoвичa Бoрщaгoвскoгo в «Мoскoвскoм кoмсoмoльцe». Никтo, крoмe мeня, ужe нe смoжeт вoспрoизвeсти эту истoрию.
Aлeксaндр Миxaйлoвич Бoрщaгoвский, aвтoр рoмaнoв «Русский флaг» и «Млeчный путь», сцeнaриeв фильмoв «Три тoпoля нa Плющиxe», «Трeтий тaйм», был мoим литeрaтурным учитeлeм. Я вeз Бoрщaгoвскoму свoю пeрвую пoвeсть. Oнa былa зaключeнa в кaртoнную пaпку с тeсeмoчкaми. Aлeксaндр Миxaйлoвич нaxoдился в писaтeльскoм Дoмe твoрчeствa «Пeрeдeлкинo».
Нa плaтфoрмe Киeвскoгo вoкзaлa нaвстрeчу мнe с элeктрички выпрыгнул Юрa Щeкoчиxин. Oн жил в Oчaкoвe и приexaл в Мoскву, чтoбы зaвизирoвaть нaписaнную им стaтью кaкoгo-тo чинoвникa. Слoвo зa слoвo, Щeкoчиxин пeрeмeнил плaны и спрoсил:
— A мoжнo мнe с тoбoй?
Тoт пoрaзитeльный вeсeнний дeнь, прoвeдeнный с Aлeксaндрoм Миxaйлoвичeм, нeзaбывaeм. Былo выпитo пo рюмке водки «Экстра», таже гуляли по переделкинскому лесу, где еще белели снежные прогалины. (Жив ли переделкинский друг? Или вырублен строителями коттеджей? Я давно не был в Переделкине.)
С некоторых березовых стволов торчали трубочки — капал в подставленные банки березовый латекс. Было жаль сокоточащих деревьев…
Выдаю секрет: Алексюха Ригин написал два якобы пришедших в редакцию переписка, которые были представлены Борщаговскому реально полученными: исповеди людей, невыгодный состоявшихся, не имевших талантов, «средних», то очищать никаких. Эта тема (вечная!) всех нас бог волновала. О таких «середняках» и поговорил с читателями «МК» Шура Михайлович Борщаговский. Статья получилась превосходная.
То была век романтических надежд. Юра Щекочихин мечтал стать писателем. Хотя (бы) отдаленно не были видны политические контуры апокрифической фигуры, в которую некто со временем превратился. Павлу Гутионтову, который принимал горячее сочувствие в тех событиях, во сне не могла примерещиться ипостась борца за свободу печати и торжество гласности. Сашура Ригин не подозревал затаившегося в нем недуга. Известность классика и мэтра поэзии еще не увенчали лоб Александра Аронова — тогдашнего заведующего школьным отделом.
ПОСЛЕДНЕЕ Рондель
Одно из последних стихотворений Аронова (если малограмотный самое последнее), первым читателем которого мне привелось конституция (и я ужаснулся, потому что это было осознанное последнее целование), уложилось в восемь строк:
Не дочитываю книг
И сделано не дочитаю.
Все равно наступит миг,
И коли уж на то пошло я все узнаю.
Все узнаю, все пойму…
Точию вот неинтересно:
Что мне станет там старо
В темноте и одному.
Он — компанейский, общительный, веселый и ему палец покажи — понимал: приближается немота, и «тайны гроба» станут в обозримом будущем насущностью; придется довольствоваться без книг и приятелей, без анекдотов и вина, придется расчухивать иную реальность, чем та, к которой привык.
Помню захоронение, раскисшую окраинную хлябь далекого кладбища и то, наравне Надя, жена Евгения Рейна, не позволяла мужу пить рюмку возле Сашиной могилы. Затем — поминки в кафушка возле театра Маяковского и трагическое лицо Тани, терпеливой Сашиной жены, данное) время вдовы. Помню панихиду в ЦДЛ, на которую одним изо первых приехал Юрий Щекочихин, хотя с Сашей у него произошел и тянулся долголетний болезненный конфликт.
Много позже в Малом зале ЦДЛ прошел встреча памяти Аронова — очень церемонный и несправедливый, потому как говорили не столько о Саше, сколько о чем-так постороннем, не имевшем отношения к поэзии; говорили о политике, симпатия, как всегда, заслоняла искусство.
— Иду с этого вечера возьми другой, памяти Юрия Щекочихина, — сообщал Олег Хлебников. — Передам немного погодя от вас привет.
— Не смей! — кричал ему Сергуша Ниточкин, до последнего дня поддерживавший Сашу в его борьбе с болезнью. — Мелк тебя не уполномочивает! Саша бы тебя малограмотный уполномочил, они не общались со Щекочихиным по сию пору последние годы!
Многим из тех, кто хотел в оный вечер говорить о Саше, не дали слова. Я и Лева Гущин, возглавлявший «МК» впредь до Павла Гусева, поехали ко мне домой и помянули Сашу на двоих.
К следующему вечеру памяти Саши, уже в Большом зале ЦДЛ, Павка Гусев выпустил объемистый том его стихов и вспоминал о томишко, как мы втроем отправились в Ленинград — на премьеру моей первой пьесы. Сколько стоит в дороге было прочитано стихов! И произнесено тостов! Еще после того, как появилась очень важная и (целый) короб объяснившая мне обо мне самом рецензия после подписью М.Аргус (то есть московские Аронов+Гусев), а самовольно Павел стал драматургом и сочинил две пьесы, я постиг: учительство — безвыгодный дистиллированные советы на тему «как жить?», а живая, далеко не всегда утонченная, не всегда справедливая жизнь, в которой обучающий безграмотный боится быть собой и хочет такой же искренности с учеников.
К НАМ ПРИШЕЛ ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Настали «перестроечные» обуза. Людям стало не до литературы. Даже крупные писатели бедствовали, одни подались вслед границу — преподавать, другие остались выживать на родине. Тёцка, кто остался, впервые ощутили на себе леденящее веяние равнодушия. Пародист Александр Иванов торговал в подземном переходе своими книгами. Генеральный рубрики «Нарочно не придумаешь» популярнейшего некогда журнала «Крокодил» Николаша Монахов просил милостыню на ступеньках Савеловского вокзала. Я видел известного поэта торгующим газетами в вагоне подземка.
Андрей Андреевич Вознесенский сказал мне: поэзия вступает в новую, трудную ради себя стадию, она должна измениться, переиначиться, выследить и завоевать или воспитать другого воспринимателя, поклонника и ценителя. Прежних стадионных чтений как не бывало и не будет, стадионы стали барахолками… В те век я заведовал отделом культуры газеты, которую вы вот-вот держите в руках.
— «МК» вас устроит? — спросил я.
Возлюбленный ответил, что об этом мог только парить (по воздуху), но его не напечатают, откажут, потому яко он слишком долго и явно пренебрегал этой газетой, предпочитая ей побольше солидные и эстетские издания.
Когда я передал наш пара слов главному редактору «МК» Павлу Гусеву, Павел воодушевился:
— Едва-то… К нам пришел Вознесенский…
Павел окончил Литинститут, автор вместе ходили на выступления Андрея Андреевича в ЦДЛ.
Уж на следующий день Вознесенский привез в «МК» кипу рукописей. (сих стянувшиеся в кабинет главного редактора сотрудники читали им принесенное, дьявол записывал в огромный кондуит (этой объемной телефонной книжкой в кожаном переплете дьявол очень гордился) координаты новых друзей: заместителя главного редактора Наталии Ефимовой и ответственного секретаря Елены Василюхиной, имена девочек изо машбюро… В течение недели, пока полосу готовили, в кабинете отбывшего в командировку Павла Гусева пили водку изумительный славу великого стихотворца. Вознесенскому, как и всем участникам создания пирушка памятной публикации, наливали полные до краев стаканы (ох, в качестве кого жил тогда «Комсомолец»!), он вежливо чокался, галантно отвечал на вопросы, принимал здравицы в свою девственность. Ant. , не ссылался (в окружении молодых дерзких журналистов) нате возраст и неважное самочувствие, а тихонько и незаметно выливал предмет стакана под длинный, уставленный бутылками стол ради заседания редколлегий, на ковер, который набухал период ото дня все больше…
Так и появилась первая «полосная» (так есть — на целую страницу) публикация Вознесенского в «МК». Симпатия был счастлив. С той поры его крупные явления стали в «МК» (и лишь только в «МК», нигде больше!) регулярными.
ВСЕ НАДО Свершать ВОВРЕМЯ
В дни скандала вокруг похожего на прокурора Скуратова мужской элемент, которого засняли во время забав с проститутками, Петрята Спектор спросил на обеде у Виталия Игнатенко, созванном, в надежде журналисты задали вопросы Черномырдину:
— Виктор Степанович, далеко не боитесь, что вас заснимут в такой же непристойный момент?
Черномырдин взгрустнул:
— Теперь чего снимать? П надо было…
ПАТРИОТ ДЖЕЙМС
Один из ведущих сотрудников «МК» принес ми, заведующему отделом культуры, репортаж о Венецианском фестивале, идеже счастливо побывал. В статье он превозносил фильм «Патриот Джеймс». Я старался бытовать в курсе событий, происходивших в мире кино, но, к стыду своему, для этот фильм ничего не слышал. «Ты сколько! — обрушился на меня автор репортажа. — Его знает (вся земной шар!» И, в подтверждение, притащил афишу с фотокадром. Нате афише я прочитал английское название.
— «Геймс», а не «Джеймс». «Геймс» объединение-английски означает «игры», — поправил я грамотея. — Фильм называется «Игры патриотов»… И малограмотный нов для зрителей…
Он сильно обиделся. А я стал в глубине сердца называть его «патриот Джеймс».
НАДЕЖНОСТЬ
Павел Гусев и заведчик отделом спорта (ныне — первый заместитель главного редактора «МК») Петюха Спектор засиделись в гостях у вратаря «Спартака» Рината Дасаева хоть до утра. Петр остался догуливать, Павел поехал возьми редакционную планерку. Где строго спросил: «Почему слыхом не слыхивать Спектор?» Сотрудники тотчас объяснили: «Спектор в спорткомитете». Паняша остался доволен ответом: «Хорошо умеете защищать товарища».
ПРОСЯТ Место
Шутка, которую ставлю себе в актив. Я пришел в кабинетик Гусева после планерки. Сам он уехал, а я завел с остававшимися ради столом заседаний сотрудниками разговор:
— Все-таки неточно. Все работают одинаково напряженно. Почему только Гусеву и Буслаеву?
— А? Что такое? — стали расспрашивать меня.
— Не, положим все работают одинаково. Все заслужили…
— Да по какой причине такое?
— Вы же знаете… Под храмом Христа Спасителя предусмотрена гроб. Для Ельцина, Лужкова и других… Почему от «МК» дают места как Гусеву и Буслаеву?
Через полчаса позвонил взбешенный Гусев:
— Отчего наболтал? Все трезвонят, просят местечко!
